Чехов и Петербург

Сегодня, 29 января исполняется 155 лет со дня рождения Антона Павловича Чехова (1860–1904) — великого русского писателя, общепризнанного классика мировой литературы. Чехов никогда не жил в Петербурге, но почти с самого начала своей писательской деятельности поддерживал с ним тесные связи. Фактически именно Петербург сыграл одну из ключевых ролей в становлении писателя. Собственно, по порядку.

Н. А. Лейкин, издатель “Осколков”, в которых Чехов печатался с 1882 года, почти с самого начала их сотрудничества непрестанно звал его в Петербург. Чехов отказывался от поездки, ссылаясь на отсутствие денег. “Вы советуете мне, — писал он Лейкину в октябре 1885 г., — съездить в Петербург <…> и говорите, что Петербург не Китай… Я и сам знаю, что он не Китай и <…> давно уже сознал потребность в этой поездке, но что мне делать? Благодаря тому, что я живу большой семьей, у меня никогда не бывает на руках свободной десятирублевыми…”

Первая поездка Чехова в столицу состоялась только перед Рождеством 1885-ом году, куда его привез Лейкин “на свой счет в вагоне 1 класса”, поселил его у себя, сам показывал ему столицу (Петропавловскую крепость, балаганы на Марсовом поле, Сенной рынок, здание Святого Синода и прочие достопримечательности); водил обедать к лучшим рестораторам — к Борелю на Большую Морскую, к Палкину на Невский проспект. Члены редакции “Осколков” и ряд других литераторов неожиданно для самого Чехова оказали ему радушный прием; издатели журналов приглашали его сотрудничать, предлагая гонорары гораздо выше тех, что он получал до сих пор. Чехов побывал в редакции “Петербургской газеты” (издаваемой П. А. Гайдебуровым), где, по его словам, “был принят, как шах персидский” и где впоследствии не раз печатался. В этот приезд он познакомился с А. Н. Плещеевым (их первая беседа продолжалась шесть часов), с сотрудником “Осколков” В. В. Билибиным, с которым подружился на всю жизнь, Д. В. Григоровичем, В. П. Бурениным и другими. Чехов был в восторге от Петербурга; по приезду домой писал Лейкин: “Все мое питерское житье состояло из сплошных приятностей, и немудрено, что я видел все в розовом цвете… Даже Петропавловка мне понравилась”.

Проведя в Петербурге две недели и живя у Лейкина, двадцатипятилетний Чехов, в то время один из многих авторов юмористической периодики, был буквально ошеломлен. Ошеломлен приемом, оказанным ему столичной литературной и издательской публикой. Ошеломлен городом, его живостью и деловитостью, наконец, еще не виданной им купеческой роскошью лейкинского дома. Письма, написанные им сразу после возвращения из столицы, демонстрируют едва ли не потрясение Чехова от оказанного ему приема: “Поездка в Питер и праздничная галиматья совсем сбили меня с толку <…> Видимые мною порядки петербургских редакций воспеваю, где только возможно. Вообще воспеваю весь Петербург. Милый город, хоть и бранят его в Москве. Оставил он во мне массу самых милых впечатлений. <…> Ведь жил я у Вас, как у Христа за пазухой. <…> Путаница в голове несосветимая: Невский, старообрядческая церковь, диван, где я спал…”; “А ел-то и пил я у Вас! Точно я не в Питере был, а в старосветской усадьбе…” — писал он Лейкину 28 декабря 1885 года в день возвращения домой. Дяде, Митрофану Егоровичу, Чехов рассказывал о той же поездке с явным удовольствием и не без хвастовства: “…перед Рождеством приехал в Москву один петербургский редактор и повез меня в Петербург. Ехал я на курьерском в 1 классе, что обошлось редактору недешево. В Питере меня так приняли, что потом месяца два кружилась голова от хвалебного чада. Квартира у меня была там великолепная, пара лошадей, отменный стол, даровые билеты во все театры. Я в жизнь свою никогда не жил так сладко, как в Питере. Расхвалив меня, угостив, как только было возможно, мне дали еще денег рублей 300 и отправили обратно в 1 классе” (М. Е. Чехову 11 апреля 1886 г.). Оказанный Чехову в Петербурге прием сильно польстил его честолюбию.

Однако гораздо важнее другое: неожиданно для Чехова оказалось, что в Петербурге его знают и ценят. Именно Петербургу принадлежит честь открытия Чехова. Неизвестно, сколько времени он бы еще печатался в “малой” прессе, если бы не Петербург, оценивший его и заставивший (наряду с известным письмом Д. В. Григоровича) изменить отношение к своей писательской деятельности, осознать ее как призвание. Поездка сильно повлияла на его самоощущение как писателя: с этих пор он стал отделять себя от “малой” прессы. “Я был поражен приемом, который оказали мне питерцы. Суворин, Григорович, Буренин… все это приглашало, воспевало… и мне жутко стало, что я писал небрежно, спустя рукава. Знай, мол, я, что меня так читают, я писал бы не как на заказ…” (брату Александру 4 января 1886 г.).

В апреле 1886 года Чехов снова приехал в столицу, где он теперь, по его словам, “был модным человеком”. Писал оттуда брату Ивану о своей светской жизни: “Сегодня я буду на вечере у Суворина, где будут „все“, с Григоровичем во главе. Сейчас иду завтракать к Голике — очень милый человек <…> Завтра, вероятно, буду в Павловске”. В этот приезд он побывал у Д. В. Григоровича, жившего в дворовом флигеле дома 38 на Большой Морской. Тогда же состоялось его знакомство с издателем газеты “Новое время” А. С. Сувориным, с которым у него надолго установились тесные деловые и дружеские отношения. Пригласить Чехова в “Новое время” посоветовал Суворину Григорович, первый маститый писатель, обративший внимание на молодого литератора. Началось долгое и плодотворное сотрудничество Чехова в суворинской газете, редакция которой сразу попросила его под первым же напечатанным у них рассказом поставить не псевдоним, а настоящую фамилию. После третьей поездки в Петербург в том же 1886 г. в письме М. В. Киселевой Чехов уже более трезво, осторожно и с некоторой иронией оценивает свою столичную популярность: “В Питере я становлюсь модным, как Нана. В то время, когда серьезного Короленко едва знают редакторы, мою дребедень читает весь Питер. Даже сенатор Голубев читает… Для меня это лестно, но мое литературное чувство оскорблено… Мне делается неловко за публику, которая ухаживает за литературными болонками только потому, что не умеет замечать слонов, и я глубоко верую, что меня ни одна собака знать не будет, когда я стану работать серьезно” (письмо от 13 декабря 1886 г.).

С этих пор Чехов вплоть до обострения его серьезной болезни (в апреле 1897 г.) приезжал в столицу ежегодно, а иногда по несколько раз в год. На первых порах, еще не зная питерских литературных нравов, опасался попасть впросак, нарушить правила “хорошего тона”. Показательна в этом отношении его фраза в письме брату Александру от 31 января 1887 года: “Узнай, прилично ли мне читать публично в пользу Литера<турного> фонда, который собирается выписать меня в Питер для участия в литературном вечере? Узнай обиняком, подходцем, не называя имени. Именно узнай, на каком счету эти вечера и не считается ли участие в них моветонством?” Эта трогательная забота о своей репутации привела в конце концов к той воспитанности и тактичности Чехова, которую отмечают многие его мемуаристы.

Причины поездок Чехова в столицу бывали как деловые (улаживание дел с издателями, работа над постановкой пьес и пр.), так и неделовые (встречи с петербургскими знакомыми), а кроме того (не в последнюю очередь), желание отдохнуть от напряженной работы, которую он вел дома: в Москве, а потом — в Мелихове, о чем он однажды написал Суворину: “Мне хочется приехать в Петербург, хотя бы для того, чтобы два дня лежать в комнате неподвижно и выходить только к обеду” (письмо от 11 декабря 1891 г.). В Петербурге Чехов занимался издательскими делами, бывал в редакциях, встречался с литераторами, артистами, художниками, посещал литературные вечера, театры, концерты, репетиции, юбилеи, передвижные выставки, ходил в гости, в рестораны, в маскарады, навещал семью брата — Александра Чехова (писателя А. Седого), снимался в фотографических мастерских, катался на лодке по Неве… Бывал иногда и в пригородах столицы — в Павловске, в имении Лейкина на Тосне (деревня Ивановское, ныне город Отрадное) и др. Чехова зовут в столицу — да, дела, но одновременно с этим (а может быть, иногда и в большей степени) потребность в общении со знакомыми, разговоры, новости, кутежи, наконец, чего ему как человеку живому и общительному не хватало в Москве, а потом — в Мелихове. Как вспоминал И. Н. Потапенко, Чехов приезжал в Петербург, как на гастроли. Это находило отражение и в его письмах: “В Питере я отдыхал, т. е. целые дни рыскал по городу, делая визиты и выслушивая комплименты, которых не терпит душа моя. Увы и ах!” (М. В. Киселевой 13 декабря 1886 г.); “Здравие мое в Питере поправилось. Вчера до четырех часов утра я ездил по всяким Аркадиям и наливал себя шампанским…” (А. И. Смагину от 4 января 1892 г.). Поездки с Петербург превратились в необходимые для него отдушины.

Находясь вне Петербурга, Чехов испытывал потребность постоянно чувствовать связь с этим городом, стремился быть в курсе петербургских дел, новостей, литературных и общественных, слухов — всего того, чем живет столица. 28 марта 1899 г. писал А. И. Сувориной из Ялты: “Я получаю много писем и с утра и до вечера слушаю разговоры, и мне отчасти известно, что делается у Вас”. В письмах к своим петербургским знакомым регулярно расспрашивал о новостях. “Напишите, что нового в Петербурге, о чем говорят, кто будет министром и кто за кем ухаживает”, — писал он Е. М. Шавровой-Юст 27 декабря 1899 г., а 4 марта 1899 г. в письме А. С. Суворину откликнулся о студенческих волнениях в столице: “О студенческих беспорядках здесь, как и везде, много говорят и вопиют. Получаются письма из Петербурга, настроение в пользу студентов”.

Однако отношение Чехова к Петербургу было более сложным и неоднозначным и менялось с течением времени. Как заметил И. Н. Потапенко, “Петербург был для Антона Павловича чем-то желанным и в то же время запретным”. Петербург не только радовал, но и утомлял Чехова. Утомлял людьми (в том числе и теми, которых он ценил и которых он любил). Чехов томился своей праздной жизнью, своим ничегонеделанием (как он полагал), бывал угнетен той зависимостью от друзей-петербуржцев, в которую попадал, тотчас же приехав в столицу. Писал Л. Я. Гуревич 9 января 1893 г.: “Я каждый день собираюсь к Вам, но я слаб, как утлая ладья, а волны носят меня не туда, куда нужно”. И тогда он торопился домой работать и иногда неожиданно не только для других, но и для самого себя уезжал из столицы. “Из Петербурга я бежал, потому что стало вдруг противно ничего не делать и изображать гостя”, — писал он В. В. Билибину 2 апреля 1895 г., и тогда же А. С. Суворину: “Я бежал из Питера. Одолел угар. Изнемог я, да и стыдно всё время было. <…> Я был зайцем, которого трепали гончие”. Поэтому случалось, что приезжал в столицу тайно, без оповещения знакомых. Так, 20 февраля 1895 г. писал Е. М. Шавровой-Юст: “P. S. Сообщу по секрету: с 30 янв<аря> по 16 февр<аля> я прожил в Петербурге”. Встречаются в письмах Чехова и жалобы на петербургскую скуку: “В Петербурге скучновато” (А. И. Урусову 29 декабря 1892 г.); “В Петербурге скучно. Хочется в деревню” (В. А. Гольцеву 30 декабря 1892 г.); “В Петербурге холодно, рестораны отвратительные, но время бежит быстро. Масса знакомых” (Л. С. Мизиновой 28 декабря 1892 г.).

Большую роль (и не только в последние годы, когда он уже был серьезно болен) в оценке Чеховым Петербурга играл климат. Южанин по рождению, он плохо переносил холодную сырую погоду, часто жалуясь на нее: “В Петербурге холодно…” (Л. С. Мизиновой 28 декабря 1892 г.); “Я в Петербурге. Холодище здесь собачий, подлый” (А. Л. Вишневскому 11 июня 1899 г.); “В Петербурге я был, но недолго. Было холодно, скверно, и я не остался даже переночевать; приехал в пятницу и уехал в пятницу” (А. С. Суворину 26 июня 1899 г.); “Был в Петербурге, снимался в двух фотографиях. Едва не замерз” (О. Л. Книппер 16 июня 1899 г.); “Я был в Петербурге. Едва там не замерз” (М. Горькому 22 июня 1899 г.). И Горького же, которого опекал, предупреждал о гибельности петербургского климата для его здоровья: “Мне не нравится, что Вы долго жили в Петербурге — там легко заболеть” (25 ноября 1899 г.). В воспоминаниях Л. А. Авиловой сохранилась фраза Чехова: “Не люблю Петербурга, — повторил Чехов. — Холодный, промозглый весь насквозь”.

Да и петербургское общество в каких-то отношениях раздражало Чехова. Порою он характеризовал Петербург как город мелочности и фальши, сплетен и слухов, в том числе и о нем самом. Иногда писал об этом с юмором (как, например, А. С. Суворину 5 марта 1889 г.: “Если верить всему тому, что теперь говорят обо мне в Петербурге, то я истекаю кровью, сошел с ума, женился на Сибиряковой и взял 20 миллионов приданого”), а иногда и с раздражением: “Среди петербургской литературной братии только и говорят, что о нечистоте моих побуждений” (ему же 25 октября 1891 г.). Недоброжелательность к людям и любовь столичных жителей к сплетням звучат и во фразе, адресованной Л. А. Авиловой: “…не верьте всему тому дурному, что говорят о людях у Вас в Петербурге”. Встречаются в отзывах Чехова и весьма суровые суждения о петербургских литераторах и артистах: “В Петербурге скучно, сезон начнется только в ноябре. Все злы, мелочны, фальшивы, на улице то весеннее солнце, то туман” (М. П. Чеховой 12 октября 1896 г.); “Петербургские литераторы и актеры очень ревнивы и завистливы, и притом легкомысленны” (Немировичу-Данченко 2 декабря 1899 г.). Раздражала Чехова и излишняя, с его точки зрения, общественная и политическая активность петербуржцев, о чем он писал Л. А. Авиловой 27 апреля 1899 г.: “О, если б Вы знали, матушка, как не вяжется с моим сознанием, с моим достоинством литератора это учреждение — суд чести! Наше ли дело судить? Ведь это дело жандармов, полицейских, чиновников, специально к тому судьбой предназначенных. Наше дело писать и только писать. Если воевать, возмущаться, судить, то только пером. Впрочем, Вы петербуржца, Вы не согласитесь со мной ни в чем — уж такая моя судьба”.

Отзывы Чехова о Петербурге многочисленны и могут показаться неожиданными. Так, например, в письме Вл. И. Немировичу-Данченко от 20 ноября 1896 г. Чехов писал: “Твою нарастающую антипатию к Петербургу я понимаю, но все же в нем много хорошего; хотя бы, например, Невский в солнечный день или Комиссаржевская, которую я считаю великолепной актрисой”. Невский в солнечный день и Комиссаржевская для Чехова — одинаково ценные (и совершенно равноправные) принадлежности Петербурга, его составные части, определяющие его облик.

Что же касается творчества Чехова, то его можно назвать одним из самых “непетербургских” писателей. Действие чеховских рассказов (за некоторым исключением — “Тоска”, “В ландо” и ряд др.) обычно происходит в провинциальном городе, в усадьбе, деревне. Петербург в них упоминается лишь как место, где прежде герои служили (“Страх”), где герои и героини учились или воспитывались — в университете, консерватории, институте благородных девиц (“Палата № 6”, “Дядя Ваня”, “Моя жизнь”, “Дама с собачкой”), куда они уезжают из глуши, чтобы начать новую жизнь (“Невеста”), где живут знаменитые певцы (“Огни”) и т. д. Но это всегда неслучайные и значимые упоминания, характеризующие как героев, так и специфику российской жизни и той роли, которую в этой жизни играет Петербург. Едва ли не единственным произведением зрелого Чехова, большая часть действия которого происходит в Петербурге, является “Рассказ неизвестного человека”. Здесь представлен резко отрицательный образ российской столицы, не только формирующей у чиновников специфическую “петербургскую наружность” (“узкие плечи, длинная талия, впалые виски, глаза неопределенного цвета и скудная, тускло окрашенная растительность на голове, бороде и усах”), но и создавшей “особую породу людей, которые специально занимаются тем, что вышучивают каждое явление жизни; они не могут пройти даже мимо голодного или самоубийцы без того, чтобы не сказать пошлости”. Однако не только пошлость, но и фальшь, жестокость и беспощадность столицы и населяющих ее людей раскрывается на протяжении всего рассказа неизвестного человека.